Денис ТЕРЕНТЬЕВ Специально для «Совершенно секретно»
За последние три года на Камчатке около пяти сотен молодых людей наказаны за марихуану с суровостью, применимой разве что к серийным убийцам. Наркоторговцы могут не беспокоиться..
Четырнадцатого октября 2004 года сотрудники Госнаркоконтроля Петропавловска-Камчатского ворвались в квартиру № 134 на улице Победы, 4, Они задержали шестерых ребят 18-19 лет, которые, по оперативной информации, регулярно здесь собирались, курили марихуану и продавали ее знакомым. Ранее не судимые студенты местных вузов, покуривающие «травку», — традиционный сюжет для любого областного центра России. За этим редко следует серьезное наказание, связанное с лишением свободы. Но суд Петропавловска-Камчатского приговорил 19-летнего спортсмена, будущего юриста Николая Токунова к 14 годам строгого режима за 2,8 грамма изъятой конопли.
Преступление без потерпевших
На Камчатке нет героина, но есть полторы сотни сотрудников Госнаркоконтроля.
Возможности наркотрафика ограничены; вокруг Петропавловска отсутствует железнодорожная сеть, автодороги — местного значения. Доставить в город наркотики можно только самолетом или морем. Но в аэропортах пассажиров тщательно досматривают, а поредевший флот находится под жестким контролем пограничников и береговых служб. Для наркоторговца в таких условиях игра не стоит свеч. Как следствие, наркологи Петропавловска не могут вспомнить ни одного внутривенного наркомана. Госнаркоконтролю, чтобы формировать отчетность, остается бороться только с потребителями конопли, которая в изобилии произрастает севернее. И хотя сотрудники ГНК, согласно их собственным заявлениям, должны заниматься пресечением оптовых поставок наркотиков, оставив розницу вниманию милиции, они вынуждены спускаться на этот уровень. Не потому ли группы безобидных студентов превращаются во время следствия в мифические наркокартели?
Весной 2004 года Россия в духе мировых тенденций пошла на либерализацию законодательства по легким наркотикам: постановлением правительства уголовная ответственность захранение менее 20 граммов конопли была отменена. Разумеется, результативно работать в таких условиях ГНК стало намного сложнее. Но год спустя усилиями антинаркотического ведомства были введены в действие допустимые нормы хранения наркотических веществ, не встречающиеся в аптекарской практике, — например, 0,00075 грамма для хальциона. Продажа косяка конопли превратилась в особо тяжкое преступление, за которое наказывают, как за расчленение младенцев — дают от 8 до 20 лет.
Между тем цивилизованный мир двинулся по пути либерализации законов по наркотикам. Во Франции закон 1970 года, наказывающий за хранение марихуаны одним годом тюрьмы или штрафом в 3750 евро, не применяется много лет. В Великобритании конопля выведена из списка запрещенных веществ в так называемый «список С». В Канаде постановили амнистировать всех заключенных, отбывающих наказание за легкие наркотики. Даже в самых непримиримых по отношению к наркотикам американских штатах легализовано употребление конопли в медицинских целях. Эксперты Всемирной организации здравоохранения утверждают: алкоголь и табак вреднее марихуаны и экстази, а заявления, будто человек склонен с легких наркотиков переходить нетяжелые, подвергают сомнению специалисты.
Так что в «конопляных» делах не бывает потерпевших. У них. А у нас?
Из жалобы частного обвинения о возбуждении уголовного дела Николая Токунова: «Меня терзали, пытали, душили и мучили в здании Госнаркоконтроля без еды, питья и отдыха в течение 33 часов. Айгистов (следователь. — Прим. автора) мне угрожал... надевали на меня целлофановый пакет, застегивали наручники и продевали туда ноги, в таком положении я несколько раз терял сознание, а также гестаповские пытки продолжались при помощи электрошока... Так меня заставляли подписывать протоколы, повестки, отказ от адвоката при даче объяснений. Повестка было о том, что якобы меня отпускают из Госнаркоконтроля, но я должен явиться туда снова к 21.00 15 октября 2004 года... Следователь Айгистов врывался в палату областной больницы УИН, где я проходил лечение, выражался нецензурно, заставляя меня подписать заявление об ознакомлении с материалами дела, с которыми не предоставил мне возможности ознакомиться реально. Меня душили целлофановым пакетами, при этом я задыхался и терял сознание, не давали пить, есть, сходить в туалет, не давали спать подряд 33 часа, держали на стуле прикованным... Айгистов заставил меня посмотреть смерти в глаза, так как в последний раз он с трудом вывел меня из бессознательного состояния. Очнувшись, я увидел его испуганные глаза. После этого меня перестали душить пакетом завязанным на шее».
Из показаний Алексея Радченко («подельника» Токунова по делу № 1-175): «На меня оказывали физическое давление, которое проявлялось в периодических избиениях, применялись пытки электрошоком, при этом я был лишен какой-либо возможности двигаться, так как был прикован парой наручников к стулу, на котором почти все эти 33 часа и провел в сидячем положении. Наряду с физическим давлением на меня оказывалось огромное психологическое давление... Меня освобождали от оков наручников и вели к соседнему кабинету, где я, стоя в дверном проеме, мог видеть, как подвергают пыткам моего друга Николая Токунова... На двух сдвинутых вместе стульях лежал на животе Николай, руки его были застегнуты наручниками за спиной, а между руками были просунуты ноги. На голове Токунова был надет целлофановый пакет черного цвета, который был завязан на шее. Николай не двигался и совершенно не подавал признаков жизни».
Токунов и Радченко были осуждены на 14 и 5,5 года лишения свободы соответственно, следствие и суд заняли девять месяцев. Никакого результата от обращения в прокуратуру до сих пор нет: бывшего следователя Госнаркоконтроля Олега Айгистова, обвиненного Токуновым и Радченко в пытках, прокуратура не может допросить около двух лет. В июне 2006 года судья горсуда Остапенко вынес определение о бездействии прокуратуры в данном вопросе — но воз и ныне там. А Токунов и Радченко третий год находятся в ФГУ И К № 6, местной зоне строгого режима, где из 1250 заключенных около четырехсот сидят за коноплю. То есть каждый третий узник, большинство которых — вчерашние студенты и школьники. Даже глава камчатского управления Госнаркоконтроля Бескоровайный признал в интервью, что так называемые наркоманы — это не уголовники с татуировками: «В процесс употребления наркотиков в большей степени вовлечена организованная молодежь — те, кто где-то работает, учится. У них обширный круг общения и непомерная жажда новых впечатлений». Именно на этих любознательных начата охота.
— Я действительно курил анашу, — рассказывает в письмах Паша. — К алкоголю я испытываю стойкую неприязнь, а снимать стрессы как-то нужно. Один приятель звонил мне весь день, просил принести ему «травки»: мол, заболел, сам прийти не может. Я принес, а мне наручники тут же застегнули. Оказалось, это торговля наркотиками в особо крупных размерах, шесть с половиной лет «строгача».
Сегодня обстановка, как в войну: в Петропавловске вряд ли найдется семья, у которой из-за конопли не искалечили жизнь кого-то из близких. У Людмилы Плужниковой посадили мужа Павла на шесть лет. У него было восемь друзей 24-27 лет, которых он знал со школы. Сегодня все они сидят на «шестерке» за коноплю: Ковальчук Илья, экспедитор, имеет сына, 4 года за 9 граммов; Мальчик Константин, выпускник вуза, 3,5 года за 2 грамма; Романов Сергей, моторист, имеет дочь, 8 лет за 3 грамма; Барковский Владимир, торговый представитель, имеет двоих детей, 6 лет за 9 граммов; Брюзгин Павел, матрос первого класса, 6,5 лет за 5 граммов; Кайгородов Евгений, строитель, имеет дочь, 5,5 лет за 3,5 грамма; Пархенко Сергей, электросварщик, имеет двоих детей, 5 лет за три грамма; Сайтов Роман, сапожный мастер, 6 лет за восемь граммов; Сайка Андрей, 2 года за 0,5 грамма.
Итого 9 изломанных жизней, или 46,5 лет за 43 грамма «дури».
— Никто из них не имел уголовного прошлого, все веселые добрые ребята, — Людмила Плужникова едва сдерживает слезы. — Мы с мужем как раз собирались заводить детей, а сотрудник Госнаркоконтроля Павел Валерьевич Никитин собирался получить звание подполковника. Может быть, по этой причине он считал Пашу и его друзей организованной преступной группой... Но наркокартеля не получилось — они все пошли по разным уголовным делам. Ни одному из ребят не вменялось больше 10 граммов конопли — так какие они наркоторговцы? Однако никакой пощады, никаких условных приговоров. А когда мой Паша сидел в изоляторе, на изъятой у него машине кто-то ездил по городу. Я третий год хожу к нему на свидания, поддерживаю, хотя при этом много сложностей возникает, потому что мы не успели зарегистрировать брак. Детей завести, видимо, не удастся. Да и страшно их рожать, когда вокруг творится такое.
По сравнению с советскими временами население Камчатки сократилось на 15 процентов, за пределами Петропавловска есть всего несколько поселков, население которых превышает 300 человек. Камчатские педагоги в этом году констатируют печальную тенденцию: значительно больше выпускников школ предпочли местным вузам столичные и петербуржские. По окончании учебы домой вернутся единицы.
— В заявлениях российских лидеров демографическая проблема представляется как важнейшая для государства, — говорит юрист и правозащитник Борис Александров. — Тут же мы слышим о дефиците русскоязычного населения в Сибири и на Дальнем Востоке, где массовое переселение китайцев грозит сделать нас национальным меньшинством. Правительство страны формирует комплекс мер, направленных на повышение рождаемости, а местные власти уничтожают корневую систему общества — молодежь. Что толку сажать на десять лет за косяк конопли? Я убежден, что нужна амнистия для всех осужденных за небольшие дозы марихуаны.
Процесс как ритуал
Создается впечатление, что на всех стадиях уголовного преследования «коноплянщиков» власть заинтересована в их уничтожении, а не исправлении. В том же деле Токунова и Радченко за подготовленные к продаже наркотики сошли 13 папирос «Беломор» со смесью табака и конопли, лежавшие на холодильнике. Понятно, что в таком виде наркотики не продают и не покупают, что они были приготовлены для намечавшейся вечеринки. Однако гособвинитель Хайбрахманова требовала для Николая Токунова 17 лет лишения свободы — чуть ли не максимально возможное за наркоторговлю наказание. Судья Цабадзе, бывший работник прокуратуры, учел молодость Токунова, то, что ранее он не был судим, положительные характеристики, безгрешность перед законом — и дал-14 лет!
Психолог Ольга Тваровская, проанализировав по просьбе защитников Токунова текст протокола судебного заседания и приговора по данному делу, пришла кследующему выводу: «Председательствующий судья проводил судебный процесс ритуально, по сценарию и правилам, которых он придерживался независимо от действий других участников этой „игры“. Это может свидетельствовать о наличии у судьи заранее сформировавшейся установки на разрешение дела, то есть с заранее предрешенным результатом». Активная позиция адвоката Иванова В. И., защищавшего Токунова, скорее всего, была досадной помехой в достижении этого результата. Суд вынес частное постановление, в котором обвинил его в неэтичном поведении. Но квалификационная комиссия Адвокатской палаты области отметила у Цабадзе «несоответствие его субъективного восприятия объективно произошедшим событиям». Так о какой состязательности судебного процесса можно говорить, когда такие профессионалы надевают мантию?
В июле 2007 года таксист Виктор Мирончук получил 10 лет после заявления в Госнаркоконтроль его бывшей подруги Ульяны, которая была возмущена их разрывом. Сотрудники ГНК организовали с ее помощью контрольную закупку. Но на десяти пакетах конопли, изъятых по итогам этой закупки, почему-то нет ни одного отпечатка пальцев Мирончука или Ульяны. Через четыре часа после задержания Виктора начался обыск в его микроавтобусе: наркотики обнаружились чуть ли не в десяти разных местах — под сиденьями, в бардачке, под рулем. Довольно странная практика для наркоторговца, который все утро провел в ГАИ, демонстрируя сотрудникам техническую исправность своей машины.
— В его деле нет ни меченых денег, ни одного отпечатка пальцев, одна ложь и провокации, — рассказывает мать Мирончука Клавдия Николаевна. — За что работящему парню сломали жизнь? Как его жена теперь будет кормить двоих детей? Его еще и отправили на особый режим в Ванино в Хабаровском крае — это зона тюремного типа. Он что — Чикатило? Я просила перевести его поближе к Петропавловску. Все-таки я старая женщина, у меня четыре тысячи рублей пенсия — я не могу добраться к нему за две тысячи километров. Мне ответили, что Витю смогут перевести не раньше 2013 года. Я, скорее всего, не доживу.
Невозможно поверить, что капитан собственного судна Сергей Киктевич {осужден за коноплю на 12 лет) или предприниматель Алексей Саульян (8 лет) торговали анашой, покупая пакетик за 200 рублей и перепродавая его за 300. Они были из тех редких камчадалов, чьи налоги реально наполняли куцый областной бюджет. Теперь, наоборот, государство работает на них.
Марат Ахметов, сварщик с личным клеймом (профессионалов такого уровня, обслуживающих атомные подводные лодки, на Камчатке человек пять) осужден на семь лет лишения свободы только за то, что по просьбе начальника получил на почте посылку, в которой вместо меда было обнаружено конопляное масло. Во время следствия тихого и набожного Марата, к сорока годам не имевшего ни единого привода в милицию, полгода содержали в ИВС, камеры которого называют «трюмом». В крошечном помещении нет ни кроватей, ни туалета, ни регулярного питания. Человек шесть месяцев провел без душа в одной и той же одежде. Когда в прокуратуре узнали об этом, не проверили: ведь дежурный прокурор каждый день посещает временный изолятор и ничего подобного не замечал. Может, гулял по другим этажам...
29-летнюю Татьяну Качанову, которая одна воспитывает двух малолетних детей, посадили на 8 лет — якобы продала приятельнице конопляное масло. Судьба детей — детский дом... По версии самой Татьяны, ей отомстили за отказ дать показания на мужа ее сестры по другому уголовному делу, а с ней самой вообще не церемонились: даже понятыми при обыске в ее квартире были записаны две сотрудницы петропавловского Госнаркоконтроля — начальник пресс-службы Оксана Степанова и аналитик Наталья Трунова. Несмотря на ходатайства защиты, они так и не были допрошены в суде. Экспертиза не обнаружила в крови Качановой следов запрещенных препаратов, которые, как следовало из показаний подставившей ее подруги, они регулярно вместе употребляли. Хотя следы употребления конопли сохраняются в организме не менее месяца. В материалах уголовного дела нет никаких доказательств совершения в квартире Качановой контрольной закупки, зато есть другие. Например, прокурор подписывает санкцию на обыск спустя несколько часов после его начала. Но беспристрастный судья во время процесса заметил: «Если дата указана верно, время значения не имеет».
Чтобы зеков было больше...
Простым лишением свободы наказание молодых людей не ограничивается. На зоне Токунов хотел продолжать учебу в вузе — такое право администрация колонии обязано обеспечить. Оно и обеспечивает: в компьютерном классе, созданном на деньги заключенных. Раньше сюда можно было приходить с 8 до 20 часов, а сегодня лишь с 9 до 16. Причем Коля может работать не более трех часов в день в назначенное администрацией время. Если оно совпало с тренировками по футболу и в тренажерном зале, переносить часы занятий нельзя. Почему? Иначе режим будет недостаточно строгим?
ИК № 6 изначально была рассчитана на 300 человек. Еще в 2002 году здесь содержалось меньше тысячи. Тогдашний начальник колонии не мог рассчитывать на звание полковника, потому что это возможно, только если в «хозяйстве» не менее 1200 заключенных. Сегодня нужный состав в 1250 человек достигнут именно за счет осужденных за коноплю.
Строгий режим выражается не только в том, что у ребят ограничено число свиданий и объемы передач. Здесь восемь месяцев в году лежит снег, а за счет высокой влажности даже двадцатиградусный мороз переносится очень тяжело. Заключенные, которых могут поддерживать близкие, вообще не посещают столовую. «Лагерную еду невозможно ни есть, ни нюхать», — рассказывают они. Казалось бы, администрация в первую очередь заинтересована в том, чтобы кто-то нормально кормил их подопечных: есть возможность сэкономить на еде и лечении, а заодно и выпустить пар из озлобленного контингента. Но нет: заключенному положена одна посылка в четыре месяца объемом не более 20 килограммов. Продержаться можно, если бы власти не включили в эти килограммы всю одежду, обувь, спортинвентарь.
— У администрации есть какая-то бесчеловечная склонность из всего делать проблему, — рассказывает Борис Панов, отсидевший в ИК-6 семь лет, — Чтобы оформить передачу, нужно потратить целый день. Сигареты ломают пополам, дабы убедиться, что в них нет наркотиков. Нельзя передавать витамины и лекарства — якобы из них тоже можно извлечь наркотики.
Однажды два заключенных объелись подпорченной рыбой и попали в медпункт с поносом. После этого всей зоне запретили передавать любую рыбу. Раз в полгода всем заключенным делают флюорографию, и появляются новые туберкулезники. Потом из них делают специальный отряд, который все равно питается в общей столовой. Зачем устраивать подъем в шесть часов утра, если проверка в восемь? Что делать эти два часа? Но тех, кто отказывается подниматься в такую рань, отправляют в ШИЗО. Наша исправительная система никого не исправляет. Такое впечатление, что она создана только для того, чтобы цветущие работящие ребята вышли на свободу больными, озлобленными на весь мир уголовниками.
Заключенные, которым не помогают с воли, голодали. Были времена, когда съели всех бродячих собак на территории. Однако зарабатывать деньги заключенным не разрешают, хотя такая возможность четко прописана в законе. Зато в зоне есть кустарный промысел: изготовленные зеками изделия из кости и золота офицеры администрации реализуют в магазинах Петропавловска или вывозят на материк. Заключенные получают за труды зарплату −100 рублей в месяц! Люди трудятся, чтобы не сойти с ума, чтобы быстрее «тикал срок». Заключенные ИК-6 рассказывают, что сотрудники администрации подчас используют их как бесплатную рабочую силу в своих личных хозяйствах. Если это так, то выгодно, чтобы зеков было больше. Ведь это дополнительные возможности: по финансированию, по численности подчиненных, по званию и по возможностям заработка.
У осужденных женщин условия содержания ничем не легче. Скорее наоборот: женская колония находится в Мильково — это на 300 километров севернее Петропавловска, где климат куда более суровый, дороги почти непроходимые, родственники с передачами вынуждены добираться туда на вертолете.
— Никто не делает разницы; нас так же бьют на допросах, пытают электрошоком,
— говорит одна из обитательниц колонии в Мильково. — На нашей зоне живет девушка, у которой после побоев буквально гниет грудь — никому нет дела. К нам регулярно приезжает прокурор и спрашивает, все ли в порядке. А что я ему скажу? Что мы спим в шапках и рукавицах? Чтобы меня в шесть утра погнали с матрасом на мороз? Так он и сам видит, что на мне семь кофт надето. Бывает, к нам в зону привозят женщин с гепатитом и туберкулезом. Но если будешь писать об этом в разные инстанции, то отправят на зону в одиночку. Там в итоге и оказываются все, кто пытается бороться с администрацией.
Петропавловская оборона
До недавнего времени борьбу за реабилитацию заключенных на Камчатке в качестве своей цели декларировала единственная организация под началом Ольги Аликиной. Госпожа Аликина входит в областную комиссию по помилованию, говорят, что ее можно видеть в обществе главного камчатского «авторитета» Шатена. Однако основной массе заключенных о ее деятельности неизвестно. В последние два года чуть ли не единственной защитой для них стала юрист Лариса Токунова, мать осужденного на 14 лет Николая.
— Мы, взрослые, выдумали законы, из-за которых наши дети сегодня в тюрьмах, — это уже геноцид собственного народа, — говорит Лариса Токунова. — Мало того, что эти законы противоречат международным нормам права, наше общество превратилось в какого-то монстра, пожирающего самого себя. Наша страна никак не может обойтись без перегибов: то каратистов отправляем в тюрьмы на десять лет, то валютчиков, то виноградники вырубаем. Теперь нашелся новый повод для охоты на ведьм — легкие наркотики. Я прожила большую часть жизни, не зная, что коноплю можно курить. Посадив в тюрьму моего единственного сына, меня превратили в борца. Я перестала жить. Освобождение сына стало целью и смыслом моего существования. Вокруг меня объединяются матери и жены таких же осужденных.
Старый книжный шкаф в квартире Токуновой в три ряда забит канцелярскими папками: это материалы о людях, попавших в жернова местной Фемиды. Многим из них Лариса помогает бесплатно. У нее бывает по три процесса в день, она мечется из одного конца города в другой. В ее квартире чуть ли не ежедневно звучат немыслимые для правового государства рассказы.
— Моего сына-студента приплели к давнему делу по наркотикам, — рассказывает его мать. — Ему даже не дали прочитать обвинительное заключение перед судебным процессом — ему удалось сделать копии за свой счет через два дня после его начала. Через четыре дня при помощи побоев сына вынудили подписать расписку об ознакомлении и отказ от услуг своего адвоката. Ему был назначен новый защитник, которого он до сих пор ни разу не видел. Тем не менее, он подписывал протоколы о допросах, которых в реальности не происходило. На процессе судья сказала, что будет рассматривать его ходатайства как нарушение порядка, грозилась удалить его из зала суда и вести процесс без него. В результате этой судебной расправы сын был осужден на 13 лет особого режима. Хотя у него не обнаружили ни грамма наркотика, не было ни контрольной закупки, ни одного отпечатка пальца.
— Я во время войны жила в Новосибирске, где в каждом дворе росла конопля, — рассказывает пенсионерка Ольга Батмаева. — Мы из нее делали конопляное масло, на котором жарили пищу. А отходы этого процесса, так называемый жмых, ели. Это помогло нам выжить, а наркоманом никто не стал. Мы воевали за будущее наших детей и внуков, и никто из нас не мог предположить, что шестьдесят лет спустя, им будут ломать жизни из-за этой конопли.
Лариса Токунова написала множество жалоб на действия камчатских силовиков: в Генпрокуратуру, президенту Путину. Однажды ей удалось дозвониться до чиновника президентской администрации, который, видимо, решил, что разговаривает с сумасшедшей. «Такого не может быть, потому что не может быть никогда», — упрямо повторял он в ответ на все ее рассказы. Лариса не выдержала -сказала несколько резких слов. Хотя чиновник всего лишь рассуждал как абориген Садового кольца — в Москве ведь Коле Токунову вряд ли дали бы больше года условно.
Мы живем в стране, где за изготовление детской порнографии еще никого не осудили больше чем на пять лет, а термин «торговля людьми» до недавнего времени вовсе не встречался в Уголовном кодексе. С наркотиками все иначе. Проспав повальную наркотизацию страны в девяностых, власть не придумала ничего умнее, чем создать условия для репрессий тех, кто оказался вовлечен в эту беду.
— Уголовное законодательство по наркотикам в нынешнем виде удобно прежде всего правоохранительным структурам, считает петербургский адвокат Николай Артамонов. — Оно позволяет пополнять статистику по тяжким преступлениям практически без усилий. Де-факто пакет марихуаны в кармане — уже приговор. Представить потребителя как торговца тоже проще простого. Проблему усугубляет порочная практика поддерживать определенный уровень отчетности. Например, в Швеции никто не разгонит полицейский участок из-за того, что он регистрирует мало преступлений. Наоборот, это говорит о том, что сотрудники грамотно работают по профилактике криминала. А нашим силовикам, чтобы усидеть в своих креслах, постоянно нужны агнцы для заклания. Поэтому в начале XX века в России «гремели кандалами» 60 человек на 100 тысяч населения, а сегодня — более тысячи, почти в 20 раз больше.
Дом правосудия — в детсад
В советские времена люди приезжали на Камчатку на заработки, а сегодня она превратилась в депрессивный регион, живущий на дотации из центра. В Петропавловске нет ни одного крупного предприятия. Некогда мощная рыбная отрасль развалена. Местные траулеры выкуплены столичным бизнесом и по камчатской квоте рыбачат близ Владивостока или вовсе в Китае. Пять предприятий судостроения либо закрыты, либо дышат на ладан. Крупный рыбоперерабатывающий порт Петропавловска обезлюдел, а рабочих мест в других отраслях не прибавилось. Горожане вынуждены соглашаться на зарплату в 7-8 тысяч рублей, хотя цены на продукты питания здесь на уровне московских. Среди десятков петропавловских пятиэтажек трудно найти хотя бы один новый жилой дом.
В здание необходимой любому порту гостиницы моряков «Нептун», что находится в живописном месте Авачинской бухты, въехал Сбербанк. Новые здания горпрокуратуры и налоговой инспекции выполнены на высоком европейском уровне. Городской родильный дом Петропавловска превратился в помещение горсуда, а Дом правосудия в соседнем Елизово въехал в здание местного детсада, когда-то принимавшее более ста детей. Сувенирная и швейная фабрики пошли под службу судебных приставов, которые уже не помещаются в одном офисе. Вроде бы при столь основательном подходе граждане должны чувствовать абсолютную защищенность.
А на деле госслужба может быть всего лишь ключом к обогащению. Одна барышня, муж которой угодил в тюрьму за коноплю, стала искать способ дать взятку за благоприятный исход дела. Ей ответили — 60 тысяч долларов единовременно и без гарантии. А чтобы повысить свои шансы, неплохо бы сходить в одну элитную баню, где любят отдыхать сильные мира сего. Многие из осужденных за коноплю рассказывают, что во время следствия им делались намеки, что от тюрьмы возможно откупиться. И совсем уже шепотом камчадалы говорят, что гашишное масло в Петропавловск чемоданами везут люди с крутыми красными удостоверениями, которых не досматривают в аэропортах.
Петербург — Петропавловск-Камчатский
P. S. Все фамилии в статье — подлинные. Никто не пожелал спрятаться за псевдонимом, хотя, как правило, осужденные и их близкие предпочитают сохранять анонимность. когда я общался с одним из заключенных ИК-6 по мобильному телефону, спросил, можно ли назвать в материале его фамилию. «Конечно, пишите, — ответил он. — Чего бояться? Я и так уже здесь». Но я все-таки сохраню его имя в тайне — не хочу, чтобы у человека отобрали еще и мобильник.
По всей строгости режима: [за последние три года на Камчатке около пяти сотен молодых людей наказаны за марихуану с суровостью, применимой разве что к серийным убийцам] // Совершенно секретно. — 2007. — № 10. — с. 8-10.