Регион
... ЭТО СЛУЧИЛОСЬ почти 3 месяца назад, 9 сентября: лакированный сверкающий огнями фар, излучающий разудалую музыку джип вылетел на встречную полосу и врезался в кортеж автомобилей с мигалками.
В Петропавловске-Камчатском объявили траур. Погибли пять человек. Председателя Совбеза Владимира Рушайло в тяжелом состоянии погрузили в самолет и отправили в Москву, в ЦКБ. Новостные ленты сухо сообщали, что губернатор Камчатской области Михаил Машковцев и председатель Совета народных депутатов Николай Токманцев лежат в местной больнице. Им «оказывается помощь», губернатора подключили к аппарату искусственного дыхания. Мало кто знал, что на самом деле происходило в эти часы в стенах лучшей в Петропавловске-Камчатском больницы.
... Я был в том лечебном учреждении. И медсестры мне рассказали, как принесли единственный в области аппарат искусственного дыхания — один на двоих. Поставили между кроватями, между губернатором и спикером. Когда один дышал, другой задыхался. И чтобы спасти обоих — хотя врачи понимали, что так не бывает, что одним аппаратом можно наполнить легкие только одного человека — вынимали трубку у Машковцева, обтирали полотенцем и давали подышать Токманцеву. Потом — наоборот. Супруги первых лиц области стояли за дверью. В какой-то момент всем, и медсестрам и врачам, и женам стало ясно: кто-то один умрет.
К счастью, этого не случилось. Вице-губернатор области, глава департамента по рыболовству Александр Чистяков позвонил председателю Госкомрыболовства Евгению Наздратенко (тот отдыхал в Греции). Наздратенко связался с министром здравоохранения Шевченко. Буквально умолял: сделайте что-нибудь! Поднял свои связи во Владивостоке, там снарядили бригаду реаниматологов с аппаратурой и медикаментами, врачи летели в Петропавловск-Камчатский. Глубокой ночью в аэропорту дежурил Чистяков, встречал ЯК-40 с медикаментами. Понеслись в больницу. Чуть позже подъехал специалист из Москвы, из «Склифа». Врачи, говоря языком медицины, довели раненых «до состояния транспортабельности», губернатора и спикера отправили в ЦКБ. Когда губернатор пришел в себя, его первыми словами были: «Когда меня отсюда выпишут?» Все больные — такие нетерпеливые... 4 ноября губернатор Машковцев и спикер Токманцев выписались из ЦКБ и вернулись в Петропавловск-Камчатский.
Над Камчаткой деньги ходят хмуро
Я рассказал это вовсе не для того, чтобы попытаться выдавить из читателя слезу. Эта история поразила меня тем, что подобного не могло случиться ни в одном другом субъекте РФ. Ну, может быть, в воюющей Чечне, и то сомневаюсь. Больницы, поликлиники, которые видел я в самых депрессивных областях России, слились у меня в памяти в один бесконечный коридор: тусклый пропахший лекарствами и болью. Но даже там, где вся область — из деревень, в которых ютятся полторы калеки, где на зарплату московского дворника можно жить год — уж губернатора-то в беде не оставят.
Чисто камчатская история. Слово «бедность» никак не вяжется с вереницами новеньких машин, только что пригнанных из Японии, — в Петропавловске-Камчатском, городке с 200-тысячным населением, бывают нешуточные пробки. С ценами на прилавках — все безумно дорого даже по московским меркам, но ведь берут молоко, например, за 45 рублей за пакет. Не вяжется история с камчатскими зарплатами — ну где еще жалование в 500 долларов считается пределом выживания?
Чтобы разобраться в причудливых путях, покоторым ваш на Камчатке деньги, заглянем в святая святых — областной бюджет. Откуда, собственно, и берутся кислородные аппараты.
Из каждого рубля, лежащего в камчатской казне, 50 копеек — это финансовые вливания из федерального центра, так называемые трансферты Остальное — зарабатывают сами. Из налогов, которые платят хозяйствующие субъекты.
Хорошо, когда у тебя в области — автогигант. Или флагман металлургии. Или скважина. На Камчатке промышленности нет вообще. Недра наверняка хранят богатства, но известны они только узкому кругу причастных к геологии лиц. В советское время взяться за них не успели, а сейчас уж и вовсе недосуг. Единственное, что есть на Камчатке из того, что можно продать, — рыба. Но это «единственное» дорогого стоит. Это лососевые, в том числе те виды, которых больше нет нигде в мире. Это самая дорогая в мире рыба — нерка, которая водится только в двух речках полуострова. Еще Камчатка — это краб. Увидев в витрине местного музея до каких размеров простираются его клешни, я почувствовал себя неуютно. Камчатка — 16 процентов рыбных «недр» России. Причем — самых вкусных процентов.
А теперь попробуйте угадать, какую долю скудного камчатского бюджета, тех собственных трудом заработанных пятидесяти копеек, дает рыба? Не буду мучить, все равно не угадаете: 10 копеек. Лишь каждый десятый бюджетный рубль Камчатки — это налоги, собранные с рыбаков. Прочее отстегивают в казну продавцы на рынках, импортеры японских автомобилей и бытовой техники, еще — это грошики подоходного налога трудящихся. Факт, на мой взгляд, ошеломляющий.
Чтобы ощутить этот факт грубо и зримо, надо посетить поселок Озерновский, расположенный у одной из тех самых чудо-речек, где нерестится нерка. Сказать, что здесь разруха — значит не сказать ничего. Слепые дома смотрят на разбитую до материковой скалы дорогу. Из мутных окон — то мишка плюшевый глянет, то фикус в горшочке, и это видение — самое страшное: хотя жить здесь нельзя, но здесь живут. Люди. Им просто некуда идти, коли до ближайшего жилья лететь полтора часа на вертолете.
А теперь посчитаем. В этом году через Озерновский прошло 20 тысяч тонн лососевых. Но это был очень удачный год, катастрофический нерест, о котором побеспокоился даже Президент России Владимир Путин. Обычно — около 10 тысяч тонн. Оптовая цена за килограмм камчатского лосося — 3–5 долларов. Значит, за 10 лет через этот лунный пейзаж перекочевало полмиллиарда долларов. Но — ни цента не задерживалось: ни в области, ни в поселке Озерновский. По крайней мере до прихода к губернаторскому рулю Машковцева. По бумагам выходило, что ловили якобы в Озерновском от 2,5 до 7 тысяч тонн в год. Сменилась власть в Петропавловске-Камчатском, и, поди ж ты, рыба косяком пошла, как будто оказалась тоже в курсе политических событий. В 2001 году улов составил 11 тысяч тонн. И, что существенно, Машковцев постарался, чтобы налоги от этих тони пошли в бюджет. Как же удалось губернатору заставить рыбу нереститься в Озерновском? Телепатия, что ли? И что это за подвиг такой — отправить в бюджет налоговые сборы, которые и так должны туда направляться автоматически? Попробуем разобраться.
За ОДУ продам душу врагу
Позвольте, быть может, скучное, но короткое и совершенно необходимое отступление — о том, как работает неуклюжий госмеханизм, регулирующий лов рыбы. Если вы думаете, что рыбаки выходят в море и ловят, кто сколько сможет, а потом хвастаются трофеями, — вы ошибаетесь. Лов надо ограничивать, иначе с нынешней-то техникой моря опустеют через пяток-другой лет.
И вот научные институты, расположенные в «рыбных» субъектах (на Камчатке, например, это КамчатНИРО, ему, между прочим, в этом году исполнилось 70 лет, там целые династии работают, по три поколения), прогнозируют, сколько в будущем году в этом регионе можно поймать без ущерба для экологии. Эти данные поступают в головной институт в Москве (ВНИРО), который анализирует их и передает на экспертизу в Министерство природных ресурсов. Оно формулирует цифру ОДУ — общего допустимого улова и сообщает ее Правительству РФ, которое этот ОДУ утверждает своим постановлением и сбрасывает в регионы. А местные власти начинают распределять эти квоты, эти тонны обреченной на вылов, но еще ничего не подозревающей о своей судьбе рыбы между конкретными хозяйствующими субъектами. И это, конечно, самый увлекательный этап.
Причин этой увлекательности — целых три. Первая: нет никаких правил, кому давать право ловить, кому нет. Моря истощаются, ОДУ с каждым годом все меньше, а мощности у артелей, колхозов, фирм, производительность рыбных заводов «заточены» на большие объемы, которые плавали в морях лет 20 назад. Начинается конкуренция, которая при отсутствии правил игры превращается в свалку в потемках.
Вторая причина — вся пирамида, как заметил внимательный читатель, строится на точности прогнозов региональных институтов. Ребята в белых халатах жуют свой хлеб не зря, но ошибаются столь же часто, как метеорологи. Чтобы компенсировать их ошибки, регионы до недавнего времени были наделены правом оперативного регулирования лова. Иначе говоря: поперла рыба — выходит постановление губернатора, что можно ловить больше. В 2001 году это право у регионов отняли. На этом настояло МПР России. Побуждения самые благие — для пущей прозрачности. И теперь, если губернатор лает команду — ловите, он автоматически становится подсуден. Машковцев чуть было таким не стал — за распоряжение ловить больше лосося, чем прописано было из Москвы. Уже после того как случилась авария, как пролежал он месяц на больничной койке, из Москвы пришла индульгенция.
Наконец, третья причина — опять же с 2001 года часть регионального ОДУ не раздается бесплатно, а продается — на аукционах, которые проходят в Москве. И в Москве решают, какая именно часть. И купить может любой, хоть иностранец, хоть конкурент из Приморья или Магадана. Если камчатские рыбаки не потрясут мошной, не подсуетятся, — их рыбу выловят другие. Соответственно регион не получает от этого ничего, ни копейки.
В такой ситуации у камчатских властей остается единственный рычаг управления — распределение бесплатной квоты. Но, как сказал мне один из собеседников в Петропавловске-Камчатском, «в этом деле нет правил» подобных, например, правилам дорожного движения. По дороге все едут по правой стороне, будь ты даже весь увешан мигалками. Если поедешь по левой — попадешь в аварию. Так вот, таких правил в рыбной отрасли нет в принципе«. Попытки камчатских властей эти правила внедрить порождают бурные страсти, которые подчас выплескиваются на полосы центральных газет. В этом году губернатор Машковцев ввел новшества, которые многие на Камчатке восприняли в штыки.
Во-первых, он сформировал новый состав так называемого Рыбхозсовета, того самого, который распределяет бесплатные квоты. В него вошли 15 человек от областного парламента и еще 15 — так называемых силовиков, то есть контролеров всех рангов, от ФСБ до пограничников. Если раньше квоты в Рыбхозсовете «пилились» под присмотром «рыбных генералов», то теперь «генералы» вовсе не попали в совет. И «генералы» шумят: «Почему в составе совета нет нас, товаропроизводителей?» Им резонно возражают: а депутаты разве не представляют и ваши интересы в том числе? Нетрудно догадаться, кто контролирует местную Думу.
Второе — самое интересное: мотив, который взял за основу этот совет при наделении квотами. Сколько налогов платишь — столько квот получаешь. И тут вскрылись прелюбопытнейшие вещи. На Камчатке существуют два крупнейших хозяйствующих субъекта. Они получали в последние годы примерно равный объем квот. А вот налогов заплатили не поровну: как говорит справка, полученная мной в областной администрации, одна фирма дала бюджету в 5–6 раз меньше налогов, чем другая, хотя имела в среднем 25 процентов всех квот области, а налога с прибыли (его особенность — в том, что он идет целиком в областной бюджет) вообще ни разу не заплатила ни копейки. И вот впервые за эти годы «недоплательщик» получает из-за этого пропорционально меньше квот. Возмутившись, он подал на администрацию а суд, обвинив ее в «воспрепятствовании предпринимательской деятельности». В исковом заявлении представители фирмы пишут, какие у них классные корабли, какие рыбоперерабатывающие мощности. Но у обладминистрации (которая, так получается, не отпускает означенный Рыбхозсовет из сферы своего влияния) на это один аргумент.
— Сорок тысяч тонн минтая — это тысяча рабочих мест, — говорит мне вице-губернатор Камчатки Чистяков. — И мы разрешим выловить эти тонны тем, кто создаст эти рабочие места у нас. И налоги заплатит у нас. В полном объеме.
Все это было бы прозрачно, бело и пушисто, если бы не третий фактор. Каждому, кто приедет на Камчатку и поселится в гостинице ли, в частном ли доме, с непривычки покажется, мягко говоря прохладно. И неуютно — без горячей воды. Согреть Камчатку в принципе просто — надо завезти на полуостров мазут. Мазут сгорит в топке местных теплостанций — вот вам и горячие батареи. Проблема проста: на мазут нет денег. При чем тут рыба? Вот при чем. Администрация придумала такой ход: каждый, кто получает бесплатную квоту, заключает с нею «добровольное» соглашение — купить ипривезти на полуостров столько-то тонн мазута.
— А как обманет? — спрашиваю Чистякова.
— Обманывают. И на следующий год остаются без квоты. Только не подумайте, что я считаю эту меру гениальной. Мерзкая мера. Нерыночная. Но прошлую зиму в домах было хоть какое-то тепло.
А теперь давайте покумекаем: рыба бьет хвостом в воде, корабль, пусть старенький, залатанный, но в полной готовности стоит на берегу. Однако в море путь заказан: прежде надо выиграть битву на берегу. Обвеситься, как веригами, разными обязательствами. И квота, которую ты получишь, позволит работать тебе в треть силы, в четверть от того, что ты физически можешь поймать. А море манит. Ну какой нормальный мужик будет ждать? Он и не ждет.
Пираты смутного века
Меньше всего мне хотелось бы писать о браконьерах так, как обычно пишут — как бы рассматривая их в прицел автомата. Когда я вернулся с полуострова, коллеги спросили меня: а браконьера видел? Живого?
— Я не видел ни одного небраконьера, — ответил я.
Один Пример. По местному телеканалу показывают лов краба. Ведущий говорит:
— Рыбаки хозяйств «икс» выловили положенную им квоту — 1,2 тонны.
Камера показывает, как на борт поднимаются пластиковые тубы с шевелящимися морскими тварями внутри. Объем такой тубы стандартный — две тонны. Они заполнены до отказа. В Петропавловске-Камчатском, где все знают о море все, этот сюжет не вызывает даже дежурной усмешки у зрителей. Двойная мораль въелась в плоть и кровь.
Выражусь афористично, но при этом, надеюсь, не погрешу против истины: там, где аукцион, — там браконьерство. Причина проста: на аукцион выставляются самые ценные, валютные породы рыб и морепродуктов. Те же крабы — сто процентов с аукциона. И нужно иметь много денег, чтобы купить право на вылов краба. Зачастую цена лота такова, что краб у тебя изначально, еще не выловленный, получается дороже, чем он стоит на рынке. Ловить себе в убыток? Зачем? При практически полном отсутствия контроля проще купить этот несчастный лот, который превращается просто в право выхода на рынок, то бишь в океан. И ловить. Две квоты, три, десять. Сколько сможешь.
Прелюбопытный разговор вышел у меня с директором одного рыболовецкого колхоза. Чтобы поехать на аукцион и купить там квоту, этот директор берет кредит в банке — поскольку оборотных средств у него в кассе нет. Я допускаю, что «черный нал» в кармане у этого директора имеется, но его не засветишь. Бедняга просто обречен строить на этот нал коттедж в Сиэтле. А теперь самое занятное. Российский банк предоставляет кредит в среднем под 20 процентов годовых. Дорого. Пришвартуйся в Корее, и через минуту подучишь кредит под 10 процентов. Причем отдать можно — крабом. Понятно, что при таком раскладе даже детально выловленная, купленная на аукционе крабовая квота окажется не в России, а в Корее. И не российские рыбозаводы будут отдирать нежное мясо от панциря. Не в бюджет Камчатки пойдут деньги с рыбозавода. Понятно, что вторую квоту, уже браконьерскую, этот директор тоже толкнет а Корею — дорожка-то накатана. И третью туда же.
А теперь представим такую ситуацию. Директор наш кредит взял, а отдать не смог. Краб — он ведь плавает себе и не подозревает, что его уже продали, захотел — ушел в другое море. Соответственно наш рыбак оказывается в долговой яме у иностранца. Каков может быть исход? Пока прецедентов не было, но пару раз мой собеседник балансировал на грани. И, поскольку море стремительно беднеет, он уверен, что в недалеком будущем так или иначе рыбпром Камчатки перейдет под контроль тех же корейцев.
С другой стороной вопроса можно познакомиться в обладминистрации. Доход от аукционных торгов целиком идет в бюджет Российской Федерации. И это хорошо — для РФ «ваше». Если мыслить широко. Собственно, сие было главным и едва ли не единственным аргументом в пользу аукционов, когда их вводили. Но область от них не получает ни копейки. Значит, раньше тот же краб был в руках камчатских властей. И они могли дать квоту на вылов тем, кто обязуется солярку пригнать, сдать сырье на камчатский же завод, чтобы загрузить его работой и обеспечить налоговые поступления в областной бюджет. Теперь кто купил — тот и барин. И этот барин по доброй воле никогда не потешит драгоценного краба на камчатский завод — по тысяче причин. Велик соблазн сработать с корейцами по отлаженной схеме: мешок денег, никаких формальностей, три минуты — трюм пуст, можно ловить дальше.
О системе контроля за браконьерами надо сказать особо. После того как несколько лет назад влиятельные журналисты подняли в не менее влиятельных центральных газетах шум: мол, все контролеры продажны, и только пограничники — неподкупные ребята, власть послушалась газетчиков и передала всю полноту контроля погранцам. Теперь те же самые газеты шумят с не меньшей убедительностью: и погранцы развратились, вот ведь какие. Надо их срочно с рыбы снять. Лишний аргумент, на мой взгляд, в пользу того, что не дело журналистов — учить жить власть. Кого снять, кого поставить. Однако есть у прессы некая присвоенная ею же презумпция невиновности: власть всегда виновна, журналист всегда прав.
Я побывал в воинской части, которая охраняет границы и ловит браконьеров. Вот их браконьерские суда стоят на приколе. Небритые физиономии врагов транспарентной экономики недобро щурятся на меня сквозь иллюминаторы — на берег их не пускают.
А рыба где? По идее, должна быть тут же, в трюме арестованного сейнера. До решения суда, который все точно взвесит, установит ценность возвращенного народу достояния и определит, на какой завод сдать драгоценное сырье. Один русскоязычный браконьер, перевесившись через перила, поведал мне, что рыбу у них уже отняли, хотя суда не было, и уже перебросили на завод. Тут, неподалеку. Веры этому расхитителю госсобственности у меня, конечно, нет никакой.
В свою очередь, погранцы рисуют ситуацию по-другому. Для многих иностранных судов рыба — только прикрытие. На самом деле их засылает разведка сопредельных государств. По словам одного из офицеров, не раз на иностранных рыболовецких судах обнаруживали они такую аппаратуру, что мама дорогая. Снять погранцов с рыбы, запретить им приближаться к рыбным катерам — значит, дать зеленый свет шпионам. Чего и добиваются те, кто обвиняют погранслужбу в коррумпированности.
Не покажу себя большим гуру шпионских дел, если напомню общеизвестный факт: такие данные, как точный профиль дна, — это прямая наводка два определения путей, по которым ходят подводные лодки. Поскольку японские эхолокаторы, как считается, опередили наше оборудование, в словах пограничников помимо простительной для военных людей ксенофобии есть и правда.
Но есть и другая сторона. Чтобы выпускник вуза, готовящего рыбных инспекторов, стал классным спецом, чтобы мог без весов, на глаз, прикидывать, сколько набито рыбы в трюмах, какой именно рыбы, нужно пять лет неустанной практики. Особенность воинской службы в погранвойсках такова, что люди довольно быстро набирают звезды на погоны. И через пять лет заматеревший пограничник говорит «В море пусть молодые ходят».
Так что же делать? Мое, пусть субъективное, но глубокое убеждение, вынесенное с Камчатки: загороди море колючей проволокой. Поставь на каждый километр по инспектору. Положи ему оклад в тысячу долларов. Введи расстрел на месте за малейший факт коррупции. Все равно будут браконьерить. Потому что 10 % годовых в Корее, 20 — у нас. Потому что — 25 проверяющих, когда сдаешь рыбу в нашем порту (каждый со своими поборами и волокитой), и 1 приемщик в любом порту иностранном. Там вся процедура отнимает ровно 10 минут на формальности. Потому что, наконец, — купленная на аукционе квота по цене, превышающей рыночную цену этой квоты, толкает на пиратские подвиги. Трудную миссию взяло на себя государство: создавать условия для воровства, для того, чтобы с воровством бороться.
Дрожь в руках
Что же придумывает государство, чтобы как-то разгрести авгиевы пруды рыбной отрасли? Последний писк, который пришлось мне слышать, — переселить с Камчатки максимально возможное количество людей. Пусть приезжают сюда работать вахтовым методом. Пусть тут останутся одни военные.
Чудно. Я не буду говорить о том, что это ничего не решает. Что ты вахтовым методом прилетел (еще можно конвой автоматчиков каждому приставить), что ты здесь живешь — экономика от этого не меняется. Домики надо топить, еду-питье подвозить — что вахтовику, что аборигену. Я лучше скажу о другом. Для большинства моих читателей Камчатка — край света. А мне, как я туда попал, показалось, будто я — в раю земном. Климат, может, подкачал, хотя в Москве уже выпал первый снег, а я еще щеголял на фоне сопок в легком свитерке. Курится на горизонте сопка, бьет из земли вечно горячий ключ, бьется на прилавках городского рынка только что выловленная рыба и краб с кальмаром, и такая морская тварь, что я и не видал даже в музее. Когда в Крымскую войну генерал Прайс (Великобритания) решил зацепить Россию с Тихого океана, подогнал эскадру к Петропавловскому порту и не смог взять героя — он тут же на рейде, застрелился. Понял, что потерял. Кто застрелится, если мы потеряем Камчатку?
Все это кажется страшилками, пока не побываешь там. Тихая экспансия азиатских стран на Камчатке не так заметна, как в Приморье. Но оттого она не становится менее опасной. В Местном музее демонстрируют китайские и японские монеты, найденные в погребениях древних коряков тысячелетней давности. Природа не терпит пустоты. Если Камчатку экономически не удержит Москва, ее экономически же приберут к рукам наши соседи.
Вопрос, насколько Москва «держит» свой самый крайний с востока регион. Здесь — самая дорогая в мире электроэнергия. Для граждан — два рубля за киловатт-час, для предприятий — 4,5 рубля. Это дороже, чем в той же Японии. Почему — уже говорилось: в каждом фотоне света из электрической лампочки — транспортный тариф за привезенный из-за моря мазут. По той же причине здесь — самое дорогое в стране строительство. Нет гвоздя, сделанного на Камчатке, бетонной плиты, кирпича. Покупаешь банку краски — она на 30 процентов дороже, чем во «Владике». Оттого — ничего не строят. Весть о повышении пошлин на старенькие иномарки непатриотичные камчатцы восприняли как удар в спину. Прикиньте, сколько стоят «Жигули», когда привезешь их на полуостров.
И сколько набегают они по здешним дорогам, из рук вон плохих (и денег нет, и асфальт, само собой, везут из-за моря). Потому и берут только японские машины, и Петропавловск-Камчатский напоминает Англию — в пору переходить на правосторонние движение.
Трудный край. Но наш. Пока наш. И нам думать, как ему выруливать в колею цивилизованности.
Арсюхин Е. Кислородное голодание: Владея самой дорогой в мире рыбой, Камчатка балансирует на краю экон. пропасти // Рос. газ. - 2002. - 28 нояб. - С. 9.
Автор — Евгений Арсюхин